ОТ ЛЮБАНИ ДО МГИ

ПОДОЛЬСКИЕ КУРСАНТЫ. 1941 ГОД

От инея усаты,
На мёрзлый свой редут
Подольские курсанты
По улице идут.

Шинель из военторга
Куда как хороша!
От смертного восторга
Сжимается душа.

– Эй, девица в оконце,
Дай жизнь с тобой прожить!
Греть косточки на солнце,
О юности тужить.

Скользнуть одной судьбою
По линиям руки
И в детство впасть с тобою,
Как речка в родники.

Уткни меня в колени.
Роди меня назад!
Но – только на мгновенье:
Я все-таки курсант!

Нам не под плат Пречистой,
Не под Её подол –
Под небо в дымке мглистой,
Под этот снежный дол.

Уж вы с другими мерьте
Огонь златых колец,
А мы напялим Смерти
Тот свадебный венец.

Зенитные орудья
Забыли про зенит.
Загадывать не будем,
В какой душе звенит.

Сейчас по фрицам вмажем,
Метнём возмездья кол
И – юными поляжем
Под этот снежный дол.

...Кремлёвские куранты
Звонят недобрый час.
Подольские курсанты,
Спасите сирых, нас!

Московская область

1953 - 2005

Военный парад 7 ноября 1941 года.

Москва. Красная площадь

Взрывая снег метельный, с ладонью у виска,

Будённый и Артемьев объехали войска.

Немеркнущая слава святых-сороковых!

Метели белый саван укутывает их…

Продрогшие вороны.

Морозная Москва.

Наркома обороны

Суровые слова.

С трибуны Мавзолея: не человек – кремень!

(А гроб, где мёртвый Ленин, был вывезен в Тюмень).

Апостольский характер! Подвигнется народ –

Неисчислимы рати Россия соберёт.

Бьют восемь раз куранты. Пурга. Штыки горят.

Кремлёвские курсанты идут – за рядом ряд;

Морские пехотинцы – как усмирённый гром:

Бушлаты, бескозырки, ботинки – флотский хром.

Сто двадцать раз в минуту печатают шаги

Единственным маршрутом – на фронт! – строевики.

А конницы! Тачанки (Доватор и Белов…)!

Грохочущие танки – солярка, рты стволов…

Решительные лица,

Запретная тоска.

Столица ты, столица,

Царь-град ты наш – Москва!

Санкт-Петербург

Александр Люлин

ПУСТЬ

Представь себе хотя бы на мгновенье –

Матросов жив!..

Он без пустых обид

Простит живым и робость и сомненья,

Но подлости и мёртвым не простит.

А тот, кому сейчас пришла охота –

Из доброты-де! –

Всё и вся простить,

Пусть сам себя поднимет к жерлу дота

И с той горы попробует судить.

Москва

Михаил Борисов

1924–2010

В пятидесятых рождены,

Войны не знали мы, и всё же

Я понимаю: все мы тоже

Вернувшиеся с той войны.

Летела пуля, знала дело,

Летела тридцать лет назад

Вот в этот день, вот в это тело,

Вот в это солнце, в этот сад.

С отцом я вместе выполз, выжил,

А то в каких бы жил мирах,

Когда бы снайпер батьку выждал

В чехословацких клеверах?

Московская область

1953 - 2005

Кольцо

Сыновним чувством схваченный в кольцо,

Смотрю, как дождик трудится над пашней.

Какое было у отца лицо

В атаке той последней рукопашной?

Накатывалась едкая слеза

От близкого слепящего разрыва.

Какие были у отца глаза,

Когда залёг весь батальон прорыва?

Какою мыслью был он напряжён,

Минуя поле минное вслепую,

Когда взяла убийственный разгон

Ему навстречу снайперская пуля?

Быть может, смерть заметила его

В бинокли с наблюдательного верха?

Я знаю всё о штурме Кенигсберга,

Я об отце не знаю ничего.

Орёл

Виктор Дронников

1940 - 2008

НА ВЕЛИКОЙ ВОЙНЕ

Спаси, Господь, от зимней стужи,
ночёвок на снегу,
заиндевевшего оружия
и маршей сквозь пургу.

Броня в морозы не спасала:
так холодна была,
что кожу с пальцев отрывала,
насквозь ладони жгла.

Отец рассказывал, что ночью
они из танка – прочь,
солярку заливали в бочку
и жались к ней всю ночь.

Или под днище танка лезли
и возле костерка
дымились в копоти железной,
не рассветёт пока.

А рассветёт – тогда в атаку,
Сминая всё подряд.
В бою согреются, однако.
Или совсем сгорят.

Москва

НЕИЗВЕСТНАЯ МОГИЛА

Закрою глаза я

и вижу:

В осеннем смоленском лесу,

Булгача болотную жижу,

Бойцы командира несут.

По следу – овчарки.

Как волки

За раненым лосем вдогон.

Прощальным десантом иголки

Садятся на след от погон.

Лай злобный – всё ближе,

всё ближе.

А сколько их, вёрст, впереди?

Свинец – всё прицельней,

всё ниже.

И твёрдо сказал командир:

– Постойте, ребята.

Так надо.

Чтоб выполнить взводу приказ,

Необходима засада.

Мой час…

Молчит полковая разведка.

Всё каждому ясно без слов.

Лишь щёлкают пули по веткам

Поверх непокрытых голов.

Оставлена фляга с водою,

Последний – в запас – «магазин».

Под одинокой седою

Сосною – в засаде один.

В глухой смоленской стороне

Его распяли на сосне,

Хотя Христом он не был.

Он был отцом детей своих

И в муках умирал за них

Под русским небом.

В лесной смоленской стороне

Не отыскать могилы мне:

Приметы шатки.

Распятый на сосне боец –

Пропавший без вести отец.

Снимите шапки!..

Бийск

Георгий Рябченко

У ПАМЯТНИКА БРАТУ-ГЕРОЮ

Весенние дожди
           на северных просторах,
А в Лемболове густ сосновый аромат.
Но снег ещё в лесу
И лёд на тех озёрах,
В которые с высот
           глядел мой старший брат.

Он до сих пор в пике...
Глаза земли прикрыты,
Но скоро синевой и светом полыхнут.
Припомнив судьбы тех, что были здесь убиты,
Все трудности свои
          я не сочту за труд.

Как много я прошёл,
Как радужно увидел,
Как часто жизнь моя
          безоблачно текла!
И если ранил я кого-то и обидел –
Да видит старший брат – конечно, не со зла.

Горящий самолёт, сужающийся в точку,
К высокому зовёт
          который год подряд...
Всё чаще выхожу
К озёрам в одиночку,
Всё пристальней гляжу,
Выдерживая взгляд.

Москва

Александр Бобров

На шляпке гильзу вынес рыжик

Из-под земли... Здесь окружён

Был взвод стрелковый из мальчишек,

Не знавших ни невест, ни жён.

Недолго длилось тут сраженье,

И за неполных полчаса

Взвод вырвался из окруженья

С клубами дыма в небеса.

...И стоит лишь поднять глаза –

Всегда здесь облако витает,

И на рассвете выпадает

Особо чистая роса.

Краснодарский край

Николай Зиновьев

ОТ ЛЮБАНИ ДО МГИ

От Любани до Мги всё леса да болота
И суровый, до блеска стальной небосвод.
От Любани до Мги погибала пехота,
Понимая, что помощь уже не придёт.

«Где шестой батальон?.. Где четвёртая рота?..»
За спиной – Ленинград. Невозможен отход.
«Только насмерть стоять! Только насмерть, пехота!..»
И стоит. И уже с рубежа не сойдёт.

Гимнастерка намокла от крови и пота,
Израсходован в схватке последний патрон.
Но стоять, лейтенант! Не сдаваться, пехота!
Ты не станешь, не станешь добычей ворон.

Кто-то тонет, не сбросив с плеча пулемёта,
Кто-то лёгкие выхаркнул с тиной гнилой.
Вот она, сорок первого года пехота
Меж Любанью и Мгой, меж Любанью и Мгой.

В День Победы ты тихо пойди за ворота,
Ты услышь, как вдали раздаются шаги.
Это без вести павшая наша пехота –
От Любани до Мги, от Любани до Мги…

г. Тосно
Ленинградская область

ПЕХОТА

…За сто шагов до поворота,

Где Ворскла делает дугу,

Далёкой осенью

Пехота

С землёй

Смешалась на бегу.

И стала тихой и свободной,

Уйдя в прилужья и поля

Сырой земли

С преградой водной

У деревеньки Тополя.

Подбило память серой льдиной:

Я не хозяин здесь, не гость.

За всё-про всё –

Надел родимой,

Земли моей

Досталась горсть.

Вологда

Михаил Сопин

1931 - 2004

КОНТРАТАКА

Между рек Лугань и Луговая

В землю врос его стрелковый полк,

Всю траву на брустверах сбривая,

Пули смертью запасались впрок.

И фотограф ползал по траншее,

Чтобы снимок сделать так и сяк.

И цветы тянули к небу шеи

И в беду не верили никак.

В контратаку поднималась рота,

Да какая рота?! Может, взвод.

Но пошла, пошла за ним пехота,

Проливать и кровь свою, и пот.

Что там дальше было, я не знаю,

Может, прервалась, со штабом связь.

Только точно, мать его родная

С той войны домой не дождалась.

Он стоит, глядит теперь с пригорка,

А за ним Россия и Москва.

Вечного покроя гимнастёрка

И вокруг бессмертная трава.

Москва

Владимир Силкин

МОРСКАЯ ПЕХОТА

Полей военных королева

подмоги просит у морей!

Пехота, чёрная от гнева,

с железных сходит кораблей.

Земля дрожит в снарядных гулах,

надрывно воют провода,

на бронзовых сведённых скулах

блестит солёная вода.

Под бескозыркой и фуражкой

идёт сражаться до конца,

и синей полосой тельняшки

перечеркнуло все сердца.

Идёт волною океанной

с гранатой в бешеной руке

и с русской злобой окаянной,

остекленённой на штыке.

Их бриз последний обвевает,

им вслед буксир басит: «Сынки!»

Прибой чечётку отбивает,

кричат «полундра!» маяки.

Пехота страшная,

морская,

пойдёт с рассвета, не щадя,

как наша ненависть мужская,

«За Родину!» и «За вождя!».

Сверкают бляхи с якорями,

и ветер чёрный клёш сечёт,

с эсэсовцами,

с егерями

сводя неотвратимый счёт.

Немногие дойдут до моря,

до городов на берегу,

но многие, как наше горе,

чернеть останутся в снегу.

Таких от края и до края

оплачет штормом навсегда

морей дремучая,

седая

вечнозелёная вода.

Москва

Владимир Костров

1935 – 2022

У отца моего не было ни орденов, ни медалей,

потому что его убили

в самом первом бою:

где-то под Ленинградом,

где автоматчиков на прорыв кидали –

добровольцев, партийцев, детскую гордость мою.

Пусть я буду у времени как незажившая рана:

снова папа мне снится, о чём-то со мной говорит.

Он приходит ко мне,

как когда-то Чапаев с экрана:

перехват портупеи и орден упрямо горит.

Как ни силюсь, я слов его не разбираю:

– Папа, громче, не слышу! –

И не прочесть по губам…

– Папа, я уже старый, уже по зерну добираю! –

Нет, не понял, уходит к себе по гробам.

Ах, какие мы видели времена и событья!

Как себя раздирали, костями мостили мосты!

(Вот когда научился с голодными суками выть я…

Оттого они выли, что кости у нищих пусты.)

Всё со мной можно сделать:

я слабый и плачу от боли.

Я убью ради хлеба и ближнего оклевещу.

Но я всё же

тот воин, который – один в своём поле.

Я умру, но на поле

к себе никого не пущу.

– Папа, я о тебе ничего, кроме снимков, не знаю.

Я не помню ни речи, ни воздуха, жившего в ней.

Только общая кровь –

это общая память сквозная.

То, что ты мне оставил,

любых фотографий нужней:

делать в жизни простое, мужицкое, честное дело,

умирать, если надо,

свой кров заслоняя спиной,

потому что, когда у солдата осталось лишь тело,

телом он закрывает

всё то, что зовётся страной.

Папа, больше не надо ко мне прорываться ночами.

Я у зеркала встану – и сразу тебя узнаю.

Я ведь всех вас увижу (мне скоро на выход с вещами) –

добровольцев, партийцев, детскую гордость мою.

Москва

Геннадий Русаков

Саженцы

Матвей…

Степан…

Игнат…

Серафим…

Когда ей

принесли четвёртую похоронку,

она сидела в хате,

положив руки на чёрную столешницу,

и Таньке-почтальонке,

жалобно позвавшей из сенцев:

«Тётка Прасковья,

тётка Прасковья…» –

выдохнула в ответ

глухо и непонятно:

«Колышков,

колышков-то хватит?»

А потом

осторожно, как младенцев,

носила в огород из сарая

охапки

берёзовых саженцев,

расправляла в лунках

подрагивающие корневища,

и,

засыпав их,

вгоняла обухом топора

рядом с каждым саженцем

сосновый колышек,

и белой льняной полоской

связывала две тонкие вертикали –

живую и неживую.

А после,

закончив всё это,

направилась было в хату,

да вдруг охнула,

привалилась к стене

и,

выгибаясь всем телом,

неловко запрокинув голову,

немым криком

стала оползать вниз,

заталкивая в рот

конец платка

и сдирая спиной

облупившуюся штукатурку…

(Стихотворение из цикла

«Война. Фрагменты общей памяти»)

Харьков – Белгород

Станислав Минаков

СОН

Дымятся трубы. Крематорий.

Освенцим. Я, уже развеян,

Лечу на Родину, которой

Я и такой, сожжённый, верен.

Граница. Родина. Смоленщина.

Ветряк. Речушка. Перевоз.

Седая сгорбленная женщина,

Полуослепшая от слёз.

Её морщины словно шрамы.

Глаза с извечною мольбой.

Кричу, кричу ей: «Здравствуй, мама!

Я снова дома, я с тобой.

Вновь буду жить под отчей крышей

И никуда не пропадать…»

А мать меня совсем не слышит,

Меня не замечает мать.

Стоит, качается былинкой,

Концы платка прижав к плечу,

А я над нею пепелинкой

Летаю и кричу, кричу…

Тула

Виктор Пахомов

1932 – 2017

Уехал Иван на восток с войны,

домой, как живой, пришёл,

но выстужен дом и нету жены

и снегом покрыт пол.

На стол сосновый убитый лёг,

как будто в сосновый гроб,

вот ступит милая на порог,

и с криком на грудь падёт.

И тихо взошла над Иваном луна,

и медленно, словно дым,

к нему по лучу спустилась жена

и рядом легла с ним.

Москва

Дмитрий Мельников

–...Вы простите, что с личным я:

в списках здесь

тридцать тысяч – без отчества.

Вероятно,

здесь его фамилия.

Имя есть.

Я отца своего тут искал.

Лопатина.

Если можно,

я вот что у вас хотел

уточнить:

способен ли кто в архивах

между сотен фамилий

на букву «Л»

обнаружить,

пока мы помним и живы,

пусть не отчество – адрес,

откуда был

призван он.

И сразу станет понятнее:

там в деревне у нас из любой избы

ты кого ни возьми – это мы, Лопатины...

Старика провожает экскурсовод.

Солнце в мае слепит глаза,

но не греет.

Двадцатиметровый бетонный свод.

Тридцать

пятая

батарея.

Этот батюшка,

в чёрном,

седой,

худой,

слушал молча,

лишь горбил сильнее плечи.

И спросил ещё:

правда, что под водой

здесь стояли погибших тела,

как свечи –

вертикально –

что не было места вдоль

берегов,

чтоб не в море,

а в землю лечь им?

– Я о них и у старца просил молитв:

за отцов,

за бесчисленные утраты

пусть Россию когда-нибудь

Бог простит...

Он ответил:

уже простил.

В сорок пятом.

2014

г. Электроугли
Московская область

Ольга Старушко

ТРИ СЫНА

Лебеда и полынь на обочине,
Лес берёзовый, спелая рожь.
Здесь когда-то кукушка пророчила:
Ты, мальчонка, до ста доживёшь.
Деревянные стены с полатями,
Лай кудлатых ленивых собак.
Жили-были три сына у матери:
Двое умных, а третий дурак.

«Здравствуй, мама. Как Лёша и Гришенька? Новый фельдшер-то Гришу смотрел?
Так охота домашней яишенки и картошки, печёной в костре.
Не прокормишь ты борова Борьку-то, пусть зарежет кривой Каленчук.
Тут река на границе – не бойкая, называется Западный Буг,
Ходим берегом, окуни плещутся, часто слышим нерусскую речь.
Перемёт бы... хотя бы подлещика, да границу-то надо стеречь.
Через месяц прощаюсь с ребятами, и домой, в наш любимый Рассвет.
Мама, Нину Орлову просватали? Ты скажи: от Сергея привет.
Посылаю вам ящик с консервами, пусть Гришуха сгущёнки поест».

Ниже дата. Июнь. Двадцать первое.
А на штемпеле значится: Брест.

«Здравствуй, мама. Спасибо за варежки. Март на Висле – ещё не весна.
Плохо – в бане никак не попаришься, вот вернусь, истоплю докрасна.
А фашистская гнида измучена, гоним гансов, им скоро конец.
Как Гришуха-то? Часто падучая? Всё играет в лошадки, стервец?
Сорок лет дурачине упрямому, как скажу, так не верит никто.
Из Берлина, маманя, из самого привезу патефон и пальто.
Смерть безглаза, для всех одинакова, нынче видел убитых лосей.
Не простынь, без платка не выскакивай. Обнимаю. Твой сын Алексей».

Мужики – не бумажки казённые
Жили-были, да Бог не сберёг.
За иконами – две похоронные
И свидетельства жёлтый листок.
Эпилепсия... Буковки бурые.
Помнишь, сына несла в подоле?
Хорошо дураками и дурами
Век прожить на российской земле.

Заполняет ивняк и черёмуха
Берега неглубокой реки.
Еле слышно, незримо, без промаха
Над кустами летят шепотки:
Кудри чёрные. Бати. Серёгины.
Брови Нины Орловой – углом...»
Лист черёмухи за руку трогает:
«Я родился бы в сорок втором».
«Мой отец – Алексей из Рассветовки, –
Шепчет лесу дорожная грязь.
Не зовёт, не рыдает, не сетует:
«Я бы в сорок седьмом родилась.
С дядей Гришей играли бы в рыцари,
Он бы нас на загривке катал...»

Три бумажки казённые выцвели.
Кроме них – ничего. Пустота.
Три казённых бумажки с печатями:
Всё не то, не о том и не так.

...Жили-были три сына у матери:
Двое умных, а третий дурак.

г. Каменск-Уральский

Вера Кузьмина

Капитан

Я не помню войны.

Только еле

Помню, как от осколочных ран

У соседки, на белой постели,

Не хотел умирать капитан.

В окна зеленью липы стучали.

По селу проходили полки.

Мужики и солдаты молчали,

Бабы лица роняли в платки.

Молодой, а чего не изведал!

Пробивался сквозь тыщи боёв.

Это ж надо: дожить до победы –

И в лицо не увидеть её…

Он шептал: «Подождите, я встану…» –

И бессильно упала рука.

…Ах, как пели потом капитану

Трубы полка…

Я стоял у распахнутой двери.

В горле комом нетающий лёд.

До последней минуты я верил,

Что такой капитан не умрёт.

г. Тосно
Ленинградская область

ПЛАТОК

Когда у нас была война

И небо наше чёрным стало,

Я раненых солдат спасала,

Хвативших горюшка сполна.

Не доставая до стремян,

Я сиротою возрастала.

Я их просить не уставала

На поле бою* взять меня.

Припев:

А на заснеженном Дону

Стонали раненые ивы.

И то ли взрывы, то ли

нимбы

Метались птицами в

дыму.

Мне говорил их старшина,

Слезу мою смахнув рукою:

– Я заберу тебя с собою,

Как только кончится война…

И, может, не его вина –

Они ушли и не вернулись.

Одна бродила я средь улиц….

У нас тогда была война.

Припев:

А на заснеженном Дону

Стонали раненые ивы.

И то ли взрывы, то ли

нимбы

Метались птицами в

дыму.

Они оставили зарок:

– Носи его на память, дочка.

И знает только тёмна ночка,

Как их зову!.. Да всё не впрок.

А мне уже недолог срок,

Не избежать своею** доли…

Похоже, бабоньки, дотоле

Мне плакать в шёлковый платок!

Припев:

А на заснеженном Дону

Стареют раненые ивы.

Но, если я ещё живу,

Так, може***, и солдаты

живы?

.............................................

У нас тогда была война…

Местный говор:

* не на поле боя, а – бою.

** не своей, а – своею.

*** не может, а – може.

Москва

Константин Скворцов

В парадных военных расчётах

Великая слава течёт.

В расчёт не берут желторотых.

Их скромная слава не в счёт.

Оркестров мажорное форте –

Бесстрашным солдатам страны.

А дети победного фронта

Стоят у обочин войны.

И с ними стоит моя мама,

И машет героям рукой.

Салютов небесная манна

Над Родиной плещет рекой!

За спинами граждан нарядных,

Ничуть не смущая их вид,

На ящике из-под снарядов

В слезах моя мама стоит.

Вот так всю войну простояла,

Поскольку росточком мала.

Снаряды она снаряжала

И верой в победу жила.

Не то моей маме обидно,

Что горьким был доблестный труд,

А что из-за роста не видно,

Как строем гвардейцы идут.

Несметные выпали беды

На долю геройской страны.

А дети священной Победы

Стоят у обочин войны.

В толпе ротозеев парадных,

Ничуть не смущая их вид,

На ящике из-под снарядов

Военное детство стоит.

г. Новокуйбышевск
Самарская область

Евгений Семичев

СЕЛО ЗАВОЖАНЬЕ

Зима сорок второго года.

Чернеют редкие дома,

и одичало с небосвода

глядит голодная луна.

Там мама худенькой девчонкой,

забыв про игры и букварь,

вращает жернов

и в воронку

ссыпает детства календарь…

– Я сын!

Прошу, меня пустите! –

кричу я страшным тем годам. –

Я не нарушу ход событий,

лишь хлеб

для мамы передам!..

Москва

Валерий Казаков

Ешь, коза, листья берёзовые,

наша ты кормилица,

наша ты поилица,

спаси мою сестру Капку.

От голода, от холода, от болезней.

У неё брюхо, как барабан,

а ножки, как спички.

Чего уж хорошего:

ест клеверные шишки да крапиву,

да дудки луговые.

– А что такое конфетка?

– Видом не видывала.

– А что такое манная каша?

– Слыхом не слыхивала.

Одна надежда на тебя,

козу Динку.

Ешь, коза, листья берёзовые,

спаси мою сестру Капку.

А как придёт отец с войны,

он тебе, Динке,

сена наладит душистого.

А умрёт Капка –

что мы ему скажем?

г. Северодвинск
Архангельская обл.

Анна Зайцева

1929 – 2011

ПАМЯТЬ

Снова память тащит санки по двору.

Безотцовщина. И нет воды.

Мать уходит в прошлое, как по воду,

А колодец на краю войны.

Он из снега чёрным солнцем светит,

Освещая скудным бликом дом.

И на санках вёдра, будто свечи,

Догорая, оплывают льдом.

Не ходи ты, ради бога, мама,

К этому колодцу за войной!

Как ты будешь жить на свете, мама,

Обмороженная сединой?

Ты в тепле, зажав лицо руками,

Станешь слёзы медленные лить…

Будет обмороженная память

Через годы с болью отходить.

Москва

Юрий Кузнецов

1941 – 2003

Мать партизана

Там, говорят, дорога гиблая,

там ветру стыть, там выпям выть,

туда одна старуха хриплая

в ночи повадилась ходить.

Она сидит на белом камешке

среди нехоженых болот

и на ладони будто шанежки

на сковородочке печёт.

Там ей знакомы все извилины,

все камни, ветки и сучки,

к ней поворачивают филины

свои безумные зрачки.

Порою утренней, туманною,

когда кровавится восток,

перед могилой безымянною

она оставит узелок.

И побредёт. Мне повстречается

и скажет: «У сынка была.

Уж мне там славно отдыхается,

уж я там ела да пила.

Невестка добрая, опрятная,

внучок – головушка светла…

Да тяжела путя́ обратная,

поди, в последний раз была».

Москва

Лариса Васильева

1935 – 2018

Под самое утро утихла гроза.

С намокшею шерстью на брюхе

у братской могилы пасётся коза

одной сумасшедшей старухи.

К берёзе привязанная бечевой,

не может коза подобраться к цветам.

Цветы доросли до «Петров, рядовой»,

им не дорасти до «Петров, капитан».

Цветы зацветают, на то и весна.

И грустно глядит на них список метровый.

И душит верёвка с темна до темна

козу сумасшедшей старухи Петровой.

г. Высоковск
Московская область

Борис Маслов

Куда ты, слеза непроглядная?

Куда ты, в какие края?

– По ягоды, дочки, по ягоды,

По ягоды, девоньки, я.

– А солнце глаза твои видят ли?

Куда ты, по пням, по репьям?

Давно уж до дна они вытекли,

Исплакались по сыновьям.

– По мне, а куда ж они денутся

Из жизни при жизни моей?

Да плотью никак не оденутся

Их души у вечных огней.

Живые – стоят непроглядные.

Во сне? Наяву? – Толчея...

По ягоды, дочки, по ягоды,

По ягоды, доченьки, я.

с. Крестовые Городищи
Ульяновская обл.

Николай Благов

1931–1992

Санька

Я мог, но я не пошёл на таран.

Ты снова входишь чужим в мой дом

и к моей водке тянешься.

Санька, Санька,

ты ж передо мною – пацан

и пацаном останешься.

Ты не был асом. Это я был ас.

И хотя нас было двое, а их шестеро,

я мог войти в перекрёст

пулемётных трасс

и снять севшего на твой хвост

«мессера».

И тогда я приходил бы к тебе домой,

просто так, запросто, чтобы побеседовать,

пил бы твою водку…

Санька, Санька,

ну кто ты такой,

чтобы сорок лет меня преследовать?

Ты не был асом. Ты мог уйти,

но ты не сумел.

Это я был ас.

Но, в конце концов, сколько раз

можно старое переваривать?

Давай помолчим. Молчи, Санька.

Ведь ты же сгорел.

А я сейчас слишком пьяный,

чтобы с тобой разговаривать.

Михаил Резинкин

ЗАГРАДОТРЯД

Вернулся он из той войны

Полуседой как дым.

Живой осколок тишины –

И нем, и нелюдим….

Медали на стене висят,

И ордена висят.

Ушёл на фронт он в двадцать лет,

Вернулся – в пятьдесят.

…Он брал бутылку из сельпо

И уходил в поля.

Выходит так, что здесь его

Ждала одна земля.

Села родного на краю

Он пил. И как-то жил.

Никто не знал, в каком бою

Он молодость сложил.

И груз какой такой вины

Давил его и гнул?..

Он тех запомнил со спины,

Кто в бой тогда шагнул.

Остался цел заградотряд

И даже награждён.

Но к стенке памятью своей

Отныне пригвождён.

Его запомнила в лицо

На той войне судьба.

И обошла его свинцом,

Зато коснулась лба.

Ещё при жизни он дожил

До Страшного суда.

Его манили из могил:

«Давай, браток, сюда».

И умирая много зим

В горячечном бреду,

Теням, склонившимся над ним,

Шептал он: «Я иду…»

г. Тверь

Анатолий Устьянцев

1951 – 2014

Ночью во сне отступает город,

гаснет электрический свет,

в комнату врываются призраки с фронта,

партизан берёт за грудки майора:

– Когда все это кончится? – Никогда, Гонта.

Обратной дороги нет.

Русским ледоколам – белое безмолвие, Гонта,

русским китобоям – самое сердце тьмы,

нам же с тобою выстрел или воронка,

здесь, посреди зимы,

нас умножат на ноль за эти камни в телегах,

наши кости растащит зверьё,

но мы все же приблизим нашу Победу,

пусть и не увидим её.

И Гонта глядит в голубые глаза майора,

скалясь, как серый волк,

и они уходят по коридору

прямо в Бессмертный полк.

Москва

Дмитрий Мельников

ПОБЕДИТЕЛЬ

Грязь месил,
В медсанбате срывал бинты,
Стали руки темней свинца…
Я не знаю,
Не знаю совсем, кто ты, –
Ни фамилии, ни лица.

Ведь Россия-мать велика собой,
У неё не счесть сыновей.
А случится бой: там солдат – любой.
Все одной семьи и кровей.

Тополя цвели, пели кочеты,
Но пришёл июнь ледяной.
Сколько холмиков по обочинам
У тебя, солдат, за спиной!

От Москвы лежал в десяти верстах –
Всё равно своё наверстал!
Позади война, впереди рейхстаг.
Вся земля тебе – пьедестал.

Москва

Виктор Кирюшин

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

…День Победы: синева,

над головою ангел-мститель,

любая женщина – вдова,

любой мужчина – истребитель.

Я видел Гитлера во сне,

ну а потом пришла Победа.

«Купи мороженого мне

плодово-ягодного, деда…»

Но дед не смотрит на меня,

ему давно пора обратно,

он превращается в туман

и говорит: «Молчи,болван».

Троллейбус, почта, магазин.

На рынке клетка с попугаем.

Идём по городу, скользим

и пропадаем, пропадаем.

Повсюду флаги и сирень,

в моей руке воздушный шарик,

тяжёлый шарик, красный шарик.

И я кричу: «Купи, купи

(и просыпаюсь) –

плодово-ягодного, деда…»

Над городом салют. Победа.

Волгоград

Леонид Шевченко

1972–2002

ПАРАД ПОБЕДЫ

Огляжу деда Колю, сдувая пылинки,

чёрный кортик со львами в руках подержу…

Мама скажет: «Не дед у тебя, а картинка!»

Улыбнусь, и в ответ ничего не скажу.

Выйдем вместе на площадь, и средь ветеранов

зашагает мой дед, заблестят ордена.

И умолкнут его наболевшие раны,

и сама распрямится на марше спина.

Будет дедушка мой всех красивей и выше.

Все медали до блеска начищены мной.

Я окликну его, только он не услышит

голос мой за походной военной трубой…

Калуга

Людмила Филатова

Я только помню, что свет

безостановочно лил

и Афанасий, мой дед,

на кухне «Приму» курил.

Я шёл тогда в первый класс,

воображал ещё как,

а дед прищуривал глаз

и хрипло кашлял в кулак.

– Мне, деда, парту купи

и водяной пистолет,

не спи на кухне, не спи,

а водка горькая, дед?..

Когда исполнился год

без деда – выпив вина,

полезла бабка в комод,

достала все ордена,

смахнула чёрным платком,

слезинки не пролила

и за своим стариком

через неделю ушла.

Я вас любил, ну и что?

Я только помню, что свет,

на жёлтой стенке кашпо,

и парту, и пистолет,

но не спасает любовь,

и мне за вами пора,

и на Зееловских вновь

включили прожектора.

Москва

Дмитрий Мельников

Майским салютом расцвёл небосклон,

Славя весну и Победу.

Литерный в небе идёт эшелон –

Павшие воины едут.

Через разливы цветущей весны,

Через небесные кущи

Павшие воины едут с войны

К нашим потомкам грядущим.

Мимо крылечка родного села,

Мимо заводов и пашен…

Всех их в один эшелон собрала

Память священная наша.

Сполохи мирной рассветной зари

К горним возносятся высям.

В небе весеннем парят сизари,

Как треугольники писем.

Гулом объята небесная даль

Отчей родимой округи.

Солнце надраено, словно медаль

«За боевые заслуги».

Головы воинов снежно белы.

Лица светлы и бесстрашны.

Вот они – русской Победы орлы,

Соколы Родины нашей.

Им колокольный звучит перезвон,

Славя весну и победу.

Литерный в небе идёт эшелон –

Павшие воины едут.

Мимо крылечка родного села,

Мимо заводов и пашен…

Всех их в один эшелон собрала

Память священная наша.

К однополчанам своим боевым

Через сраженья и беды

Павшие воины в гости к живым

Едут на праздник Победы.

г. Новокуйбышевск
Самарская область

Евгений Семичев

Праздник Победы

Праздник Победы. Наглажены брюки.

Взрослые пьют за Победу до дна.

К деду пристали настырные внуки:

– Дед, расскажи про свои ордена!

Он не любил разговоров об этом,

Так же, как старых траншей за рекой.

– Дедушка, милый, вот стану поэтом…

– Ладно, послушайте, случай такой.

Тесно в землянке от нашего брата,

Курим по кругу, обычай таков.

Вдруг приказал лейтенант виновато:

– Связь перебита, пойдёт Щербаков.

Я попрощался. Идти под обстрелом.

Трое уже не вернулись назад.

Провод тяну да молюсь неумело –

Пусть не убьют, и не надо наград!

Мне повезло, отозвался наш зуммер,

Вроде и фриц не тревожит ничем.

Вдруг началось. Я упал, но не умер.

– Дедушка, милый, так плакать зачем?

Что было дальше? По-русски упрямо

Всё же дополз мой израненный дед –

Вместо землянки глубокая яма,

Нет лейтенанта, товарищей нет.

И никогда ничего не поправить.

Разбередили стаканом вина

Вечную боль или вечную память…

Дед, расскажи про свои ордена!

г. Мытищи
Московская область

Сергей Щербаков

УЧАСТНИК ПАРАДА

Из глубины расейской,

Из отдалённых сфер

Возник тот, с виду сельский, –

Три Славы – кавалер.

Он призван шаг печатать

И спину разогнуть!

Кремлёвская брусчатка

Даёт отдачу в грудь…

Но есть ещё сноровка,

И ножки – обе-две!

И кепочка «лужковка»

Торчит на голове.

Не Тёркин и не Чонкин,

Не «подвиг всех веков»,

А Митрич, заключённый

В колонну стариков…

Равнение – направо:

Туда, где быть звезде!

А там – орёл двуглавый

На «должной высоте»!

Нога с натуги млеет,

И взгляд косит едва…

Опять на Мавзолее

Мордастая братва!..

Всё как бы – шито-крыто,

И вроде нет дождя,

И лапником прикрыта

Фамилия вождя.

Вот только – боль в колене

И что-то с головой…

...А в Мавзолее – Ленин:

Ни мёртвый, ни живой…

Санкт-Петербург

Глеб Горбовский

1931 – 2019

ВОЕННЫЙ ОРКЕСТР

На площади на Маяковской

Гремят барабаны и медь.

С охотою не стариковской

В толпу затесался глядеть.

Во всю батальонную силу

Играет оркестр духовой,

Как вырыли немцу могилу

В суровых полях под Москвой.

И холодом бьёт по подошвам

Знакомая звонкая дрожь,

И помню, что всё это в прошлом,

В сверхпрошлом, а всё-таки, всё ж...

И с мукою давней и тайной

И полупонятной тоской

Слежу, как, свернув с Триумфальной,

Идёт батальон по Тверской.

Пошли косяком годовщины,

А жизни остался – лоскут...

И вроде совсем без причины

Последние слёзы текут.

Москва

Владимир Корнилов

1928 - 2002

Когда на братскую могилу

Я приношу свою тоску,

Я думаю: а мы смогли бы

Вот так погибнуть за Москву?

Уже навек во тьме кромешной

Уткнуться в снеговую шаль?

Сорокалетней, многогрешной,

Угрюмой жизни – тоже жаль.

Смогли б, наверно. Но не скрою,

Что в бой ушли б с большой тоской:

Известно ль было тем героям

О куцей памяти людской?

И что Москву к ногам положат

Не трёхнедельным удальцам –

Бандитам, стриженным под ёжик,

Своим ворюгам и дельцам.

И всем самоновейшим ваням,

И тем, кто кормится при них,

Кто подплывает к изваяньям

С собачьих свадебок своих.

Стоят, косясь не без опаски,

С иноплемённою душой.

Им те высоты – остров Пасхи

С культурой странной и чужой.

Московская область

1953 - 2005

Никого на улице Гурьянова

мне не встретить, кроме ветра пьяного –

гасит он свечные огоньки.

Потому что до сих пор не верится,

что с Москвой-столицей силой меряться

взяли и пришли боевики.

Дескать, фээсбэшники прохлопали,

и они негаданно притопали

убивать и рушить всё подряд.

Будто мы не знали и не видели,

что за вдохновенные воители

Грозный превращали в Сталинград.

Их сердца пустые и холодные

греют недра углеводородные,

остальные – не идёт в расчёт.

Это у тебя подъезд минирован,

а у этих – «мерседес» бронирован

и ОМОН хоромы стережёт.

Потому на улице Гурьянова

свечи жгутся заново и заново,

крест, как на погосте, занял пост.

Но зияет чёрная прогалина

и доносит бормотанье Каина

пьяный ветер.

Видимо, Норд-ост.

Москва

Евгений Артюхов

ОТВЕТ ФРОНТОВИКУ

Не обожжённые сороковыми,

Сердцами вросшие в тишину, –

Конечно, мы смотрим глазами иными

На эту большую войну.

Мы знаем по сбивчивым трудным рассказам

О горьком победном пути,

Поэтому должен хотя бы наш наш разум

Дорогой страданья пройти.

И мы разобраться обязаны сами

В той боли, что мир перенёс.

…Конечно, мы смотрим иными глазами –

Такими же полными слёз.

Москва

Юрий Поляков

Нас гваздали будни, и беды,

И лозунгов диких враньё

За множество лет до Победы

И столько же – после неё.

Без слов, без гранат, без атаки,

Вслепую – какая там связь! –

Ложились под бомбы и танки,

Российской землёй становясь.

Над нами

По росту, по ГОСТу

Шеренги чеканят шаги.

Живых вопрошают погосты:

«Россия! Над нами – враги?

Чья форма на них, чьи медали?

Не видно сквозь тяжесть земли...

Скажи, чтобы здесь не топтали,

Скажи, чтобы в нас не плевали.

Мы сделали всё, что могли».

Вологда

Михаил Сопин

1931 - 2004

Родительская суббота

На Родительскую субботу

Полагается помянуть...

А особенно ту пехоту,

Что внезапно отправилась в путь,

Неотпетую, непрощённую,

В окружении красных снегов,

А особенно некрещёную –

Всю, что нас спасла от врагов.

Москва

Сергей Попов

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

День Победы. Смертная тоска.

Как вагон, Россию отцепили…

Подменили даты и войска,

И героев павших подменили.

Мир спасён. Америке – виват!

Для России – водка и корыто.

Что ты плачешь, маленький солдат,

За проклятым Одером зарытый?

Возрождайся, память, из обид

Под сияньем воинского флага!

Что Париж, Варшава и Мадрид,

Что весь мир без взятия Рейхстага?

Русский дом измазали смолой,

Оплели лукавыми словами.

Встань, солдат, над пеплом и золой,

Посмотри в утраченное нами.

Там, вдали, где праведники лбом

Бьются в пол святого каземата,

Спит Земля в сиянье голубом

Под пилоткой русского солдата.

Самара

Михаил Анищенко

1950 - 2012

ФРОНТОВИКИ

После медсанбатов и штрафбатов –

По своей вине и без вины –

Им уже давно не до дебатов

На погостах рухнувшей страны.

Памяти зияющие дыры

Не закроют речи и цветы…

Спят в земле бойцы и командиры,

Армии, дивизии, фронты.

Позади десанты и тараны,

Сталинград, днепровский рыжий ил.

А сегодня души их и раны

Лечит сам архангел Михаил.

Не они, а мы теперь во мраке,

Раз твердят не спьяну за столом –

Не добро и зло сошлись в атаке:

Это воевало зло со злом.

Жизнь воспринимая без идиллий,

Не хочу турусы городить…

Нас, детей и внуков, победили,

Их уже не смогут победить.

Москва

Виктор Кирюшин

9 Мая 21 века

Ты сниться мне, отец, всё чаще стал…

Ты в этих снах не только что не стар,

но и меня на тридцать лет моложе

сегодняшнего…

Вижу облик твой в шинели,

в гимнастёрке фронтовой.

И, всё больнее душу мне тревожа,

сильней, чем орудийная пальба,

мне слышится в глазах твоих мольба:

«Скажи, сынок,

за что, за что, за что же

те, кто у вас сегодня во властях,

победу нашу превратили в прах?

Скажи, неужто это – навсегда?!»

…И просыпаюсь я в слезах стыда.

Псков

Станислав Золотцев

1947 – 2008

Из сталинградской хроники.

Связист Путилов

Нерв войны – это связь. Неказиста,

Безымянна работа связиста,

Но на фронте и ей нет цены.

Если б знали убогие внуки

Про большие народные муки,

Про железные нервы войны!

Принимаю по русскому нраву

Я сержанта Путилова славу.

Встань, сержант, в золотую строку!

На войне воют чёрные дыры.

Перебиты все струны у лиры...

Ужас дыбом в стрелковом полку.

Трубку в штабе едва не пинали.

Связи нет. Два связиста пропали.

Полегли. Отправляйся, сержант!

Полз сержант среди огненной смази

Там, где рвутся всемирные связи

И державные нервы шалят.

Мина в воздухе рядом завыла,

Тело дёрнулось, тяжко заныло,

И руда из плеча потекла.

Рядом с проводом нить кровяная

Потянулась за ним, как живая,

Да и вправду живая была.

Доползло то, что в нём было живо,

До смертельного места обрыва,

Где концы разошлись, как века.

Мина в воздухе снова завыла,

Словно та же была... И заныла

Перебитая насмерть рука.

Вспомнил мать он, а может, и Бога,

Только силы осталось не много.

Сжал зубами концы и затих,

Ток пошёл через мёртвое тело,

Связь полка ожила и запела

Песню мёртвых, а значит – живых…

Кто натянет тот провод на лиру,

Чтоб воспеть славу этому миру?..

Был бы я благодарен судьбе,

Если б вольною волей поэта

Я сумел два разорванных света:

Тот и этот – замкнуть на себе.

Москва

Юрий Кузнецов

1941 – 2003

МОИ ДРУЗЬЯ – НА ТОЙ ВОЙНЕ

Мои друзья – на той войне.

Здесь мир не мой,

Страна другая.

Не страшно мне, а пусто мне:

Чужой я здесь, до содроганья.

Бегу – в огонь из-под огня.

Пить! Пить хочу...

Красна водица!

И понимаю – для меня

Что умереть, что пробудиться.

В каком году, в каком краю –

Приговоренно, безысходно

Средь павших без вести стою

Один,

Построенный повзводно.

И снится мне, что я живой.

Рассвет тревожен и прохладен.

И ветер почты полевой

По голове меня погладил...

Вологда

Михаил Сопин

1931 - 2004

родные мои...

ивановы, петровы, рогожины, чудаковы… и несть вам числа…
все вы в землю когда-то уложены, и густая трава проросла
там, где вы полегли безымянными, где безвестными вы полегли,
где могил застарелыми шрамами вы остались на теле земли…

мы вас помним… мы плачем, не ведая, где нашли вы последний покой…
да, в историю нашу победную кто-то пишет бесстрастной рукой,
что потери уже подытожены, кто безвестен – уже навсегда...
ивановы, петровы, рогожины, чудаковы – ушли без следа…

в эту запись не верьте лукавую, в ней ни правды, ни совести нет…
так уж вышло, что встал над державою не рассвет, а почти беспросвет…
верьте песням, которые сложены, верьте в тех, кто за вас постоит,
Ивановы, Петровы, Рогожины, Чудаковы, родные мои…

Москва

Юрий Беридзе

НЕ ЗОВИТЕ МЕНЯ В БУНДЕСТАГ

Мне не жалко погибших немецких солдат,

Что хотели с землёю сравнять Сталинград,

Этих Гансов и Фрицев, лежащих в могиле,

Потому что они мою землю бомбили.

Мне не жалко лоснящихся, наглых и потных,

Опьяневших от крови безмозглых животных.

И за хворост, что брошен был в пламя пожара,

Их настигла вполне справедливая кара.

Предо мной на столе – желтизна фотографий,

Где смеются довольные асы Люфтваффе.

Это те, кто, нарушив святые законы,

Санитарные подло бомбил эшелоны.

Наши школы, больницы, дома, магазины

С их нелёгкой руки превратились в руины,

А на то, что дышало, любило, мечтало,

Были сброшены адские тонны металла.

Мне румын, итальянцев и венгров не жалко!

И плевать – было холодно им или жарко!

Все они в мою горькую землю зарыты,

Потому что убийцы должны быть убиты.

Я нарочно взвалил эту память на плечи,

Чтоб вовек не дымили в Освенциме печи.

Чтоб никто не познал, что такое – блокада,

Голод, холод и лютая ночь Ленинграда.

Кто-то будет доказывать мне со слезами:

– Мы – солдаты Германии! Нам приказали!

Вот и фото детишек, и крестик на теле.

Мы в России нечаянно! Мы не хотели!

Пусть они будут клясться, больны и плешивы.

Только я им не верю! Их слёзы фальшивы!

Их потомки забудут войны «ароматы»

И с готовностью в руки возьмут автоматы.

Нам, увы, не вернуть наших жертв миллионы.

Перед нами незримо проходят колонны.

От начала войны до Девятого Мая

В наши души стучит эта бездна немая.

Не осталось живого, поистине, места

От Мурманска до Крыма, от Волги до Бреста.

На полях, где гуляли незваные гости,

До сих пор мы находим солдатские кости.

Между нами и Западом пропасть бездонна.

Но Россия не мстит никогда побеждённым.

Не тревожьте вы Имя Господнее всуе!

С мертвецами наш гордый народ не воюет.

Мне не жалко погибших немецких солдат.

Их порочные души отправились в ад.

Не зовите меня в Бундестаг! Не поеду!

И не буду прощенья просить за Победу!

Симферополь

29.11.2017

г. Симферополь

Константин Фролов-Крымский

Вечная слава! От этих слов

Пахнет дымом и пламенем.

Вечная слава! Пыльца цветов

Красит слова на камне.

Возле могилы, склонясь, стоят

Дети, солнцем облитые...

Вечная слава тебе, солдат,

Спящий под этими плитами!

Вологда

Ольга Фокина

1937–2023

ПАМЯТИ АНДРЕЯ ШКАРИНА

...Где Роберты, где Булаты? –

Ни этих, ни прочих нет...

Начало 80-х...

Афганский физкультпривет!

Ау, мастера культуры!

Как, Господи, далека

Восточная партитура,

Прошитая ДШК!

Не смокинги – а бушлаты,

Не клубный пиджак – ХБ.

Мы пели своё – солдаты –

О времени и судьбе.

Пусть что-то не в лад, но честно.

Пусть с матом, но о любви.

Мы слушали ваши песни,

Но стали писать свои.

Мариуполь
Украина

Девятая рота

Ещё на границе и дальше границы

Стоят в ожидании наши полки,

А там, на подходе к афганской столице,

Девятая рота примкнула штыки.

Девятая рота сдала партбилеты,

Из памяти вычеркнула имена.

Ведь если затянется бой до рассвета,

То не было роты, приснилась она...

Войну мы порой называли «работа»,

А всё же она оставалась войной.

Идёт по Кабулу Девятая рота,

И нет никого у неё за спиной.

Пускай коротка её бронеколонна,

Последней ходившая в мирном строю,

Девятая рота сбивает заслоны

В безвестном декабрьском первом бою.

Прости же, Девятая рота, отставших:

Такая уж служба, такой был приказ.

Но завтра зачислят на должности павших

В Девятую роту кого-то из нас.

Войну мы подчас называли «работа»,

А всё же она остаётся войной.

Идёт по столице Девятая рота,

И нет никого у неё за спиной...

1988

Москва

РУССКИЙ БОГ НИКОЛА

шли по трапу навстречу судьбе

и заменщикам,

из китового чрева борта –

на прозрачную, ясную стынь

лейтенанты-мальчишки, майоры-папаши

и женщины,

а у каждой из женщин в союзе – долги

да при бабушке сын.

паспортами рябили в глазах

коменданта, позёвывал

комендант и командною жестью

едва дребезжал,

и песчаной позёмкой,

как сутки назад ещё –

снежной позёмкою,

отходили налево,

кто раньше сюда не летал.

я – направо, в фуражке

с дурацким багряным околышем,

стыдно вспыхнувшим вдруг

на бесцветном, тягучем ветру.

и лежали у сердца жетон офицерский

с николою,

что, угодник, женою положен

был ночью, украдкой – на вдруг.

не заметил, смолчал, на прощанье такое

не выскажешь:

скольких лучших спаситель не спас,

тут какой-то святой

охранить меня должен в стране этой

проклятой, выжженной –

стариковской, картонной, почти

невесомой рукой.

слышь-ко, дедушка, стар ты, поди,

для заступника,

будь ты даже моложе,

и то – больно каторжен труд.

вон нас сколько на этой земле собралось,

божьих путников.

может, тех, кто слабее, вперёд защитишь,

может, я – как-нибудь…

я-то знаю, что ждан и любим, и любимою

выпрошен

у судьбы ли, у бога ли – страстной,

отважной мольбой.

охрани, николай, прежде тех, кто

в войну эту выброшен

одиночеством,

случая прихотью барской,

нуждой.

охрани прежде тех, кого ждёт эта мука –

заветное выстрадать,

тех, кого не отчаянно ждут,

или вовсе не ждут –

от подрыва слепого,

болезни смертельной,

от выстрела

охрани их, никола…

а я – как-нибудь…

задохнулась душа

долгим перечнем вычетов.

русский дом,

русский дым снеговой,

узкий краешек русского дня

я несу – с образком рядом –

тайно крещённым язычником,

свою веру нехитрую

строго и честно храня.

Екатеринбург

Вадим Дулепов

Прости, что я не добежал

До вражеского дзота,

За сто шагов в прицел попал

Чужого пулемёта.

Прости за то, что в том бою

Не думал о тебе,

В чужой стране, в чужом краю,

На выжженной земле.

Я жизнь любил как никогда,

В походах ли, в атаках,

Моя звезда – твоя беда,

Поправка к зодиаку.

Прости за лучшие года,

Возможные с другим,

Прости за то, что никогда

Никто не повторим.

А тот студент, соперник мой –

Очкарик, книгочей…

Прости его, что он живой,

А я уже ничей.

Не доискаться до причин,

До смысла бытия….

Прости, что первенец, твой сын,

Похож не на меня.

Когда придут мои друзья

Покаяться за брата,

Прости их, нежная моя,

Они не виноваты.

Что не спасли, не сберегли,

Поверь, не их вина.

Они свершили, что могли,

Но верх взяла война.

Москва

Игорь Морозов

Хирургия

Дайте Родину хоть контрабандой!

Привезите мне лист лопушиный,

Зачерпните стеклянною банкой

Самой жгучей, как юность, рябины.

Я лежу в полевой хирургии,

И стоит у больничного входа

Тихий ангел далёкой России

В ароматах карболки и йода.

Я болею вторую неделю,

Я тоской свою душу мотаю…

Привезите любую Расею,

Я в ней гордую Русь угадаю!

Привезите мне бедную лужу,

И блаженный кусок чернозёма,

И кузнечика кроткую душу,

И окно материнского дома.

Я воронье гнездо нахлобучу,

Я в малину зароюсь – в лукошке…

Привезите мне серую тучу,

Привезите Россию в ладошке!

Я не знаю, что будет со мною,

Где я лягу, подбитый душманом?

И сырая трава зверобоя

Не залижет жестокие раны…

Нас по свету мотает удача,

Только время назад оглянуться…

Я на веточку вербную плачу,

Я в Россию хочу окунуться!

Привезите Украйну и Север,

Где весною – светло и широко,

Белорусский заплаканный клевер

И приморье Владивостока.

Чтоб взошли соловьиные ночи,

Вместо ржавого солнца в зените,

Привезите мне серые очи,

Контрабандой вручите…

Минск

Михаил Шелехов

В кулаке – светляк от сигареты.

Ночь в проломе серого дувала.

Оседает «ёлочкой» ракета

В каменную яму перевала.

Звёзды – точно косточки граната

В воздухе полночном и весеннем,

Да родная тяжесть автомата,

Что прилёг котёнком на колени...

Ощутить судьбу свою – гитару

В этот час, мистический и ранний,

Не в костлявых пальцах Чарикара,

А в ладонях трепетных Рязани.

Там, где пахнет хвоей и грибами,

Где блестит в траве дорога к дому,

Где не будешь тыкаться руками

Сослепу в последние патроны.

Мариуполь
Украина

Ах, как мир был хорош. Только так залепили под дых…
Четверть века прошло. А порою – заноет на срезе.
А река, словно Стикс, отделила одних от других,
и смеялся Харон в голубом офицерском комбезе.

Я в треклятой дали был с ним шапочно, в общем, знаком,
что же вспомнился ты, флибустьер с допотопного Ана,
в день, где хмурый февраль выстилает гвоздики снежком
и холодную водку глотает из ломких стаканов.

Все забудут про всё. И наступит вселенский покой.
И сгоревший летун улыбнётся, смоля сигарету.
Смерти нет, капитан. Ты остался за этой рекой,
где по кругу идёшь и пытаешься выбраться к свету.

Значит, всё – в перегной. И тогда снизойдёт благодать.
На весёлой земле не останется лжи и обмана.
Я монету сберёг, да кому её нынче отдать,
загорелый Харон, бортмеханик со сбитого Ана?..

Харьков

Константин Савельев

...– 2016

Мой жених

Мой жених погиб в Афгане,

Я живу второй виток,

Наши мальчики остались молодыми.

Караван пропал в тумане

По дороге на восток,

Я не знаю даже дату, даже имя.

Мы, соломенные вдовы необъявленной войны,

Не могли понять, зачем и отчего же

Не пришли, не встали вровень

те, что Богом суждены,

А иные на героев не похожи.

На полях великой жатвы

Время оптовых смертей,

И молчания трусливая порука

Не нарушит скорбной клятвы,

Не зачнёт в любви детей

Наша память, наша юность, наша мука.

Только ты не испугался

И сказал мне: «Жизнь моя!

Ты одна – отрада русскому поэту!

Ход событий не прервался,

Пусть родятся сыновья,

Утоляя соль и горечь

Песни этой.

И Отечеству во славу

Возрастут наверняка

И узнают, как живот кладут за други,

Да минует их потрава

Мирового сквозняка,

Да улягутся судеб стальные вьюги!»

Мой жених погиб в Афгане,

Я живу вторую жизнь.

г. Киров

Людмила Кононова

Димитриевская

Время до зимних снегов,

Ветры бесстыдны и злы.

Чистый октябрьский покров

Сдёрнут с ноябрьской земли.

День беспросветный, горюн,

Лёг на осеннее дно.

Ливней последний табун

Топчет полей полотно.

Ночью часовня пуста,

Встану, чуть жив, у дверей.

На пол стекает вода

С мокрой шинельки моей.

В банке стеклянной цветы,

Крест на белёной стене,

Холод гранитной плиты...

Господи, буди и мне,

Буди, Спасителю мой!

Как тёмным ветрам ни дуть,

С этого поля Домой –

Самый проверенный путь.

Низко над тихим двором

Синего неба разлив.

Вот я стою под окном,

Светел, смирён и красив.

Трав золотых волокно

Ласково льнёт к сапогам.

Выглянет мама в окно –

И не поверит глазам.

Архангельск

Елена Кузьмина

Ночной разговор

– Мама, ты помнишь меня?

– Помню, сынок, помню.

– Не зажигай огня.

– Холодно и темно мне.

– Не зажигай огня,

Только вспугнёшь душу.

Мама! Ты слышишь меня?

Слушай.

Не протяну руки,

Время идёт, и тело

На берегу реки

Истлело.

И головы не склоню.

Не преклоню колени...

Не подходи к огню,

Не вороши поленья.

Холод и сумрак ночной,

Дрогнули зябко плечи.

– Ты в моём сердце, родной,

Но от того не легче.

Слышу твой голос, зов,

Чуть приглушённый далью.

Вижу твоё лицо,

Скомканное страданьем

И не прощённой виной...

Стало ль душе спокойно?

Как там тебе, родной?

– Больно мне, мама,

больно...

Череповец

Татьяна Жмайло

ВДОВА

Убегала от злого навета в луга,

Хоронила тревожные думы

В тех местах, где речушки родной берега

Потонули в болоте угрюмом.

И потом, просветлев от дыхания трав,

Прорастающих светом в болотах,

Всё решала, кто прав был и кто был неправ,

И кляла, и жалела кого-то.

Приходила домой, разжигала очаг,

Согревала детей, уставала,

И ложилась на свой неуютный топчан,

И, проснувшись к утру, тосковала.

И всё грезилось ей – в непросветном дыму,

На земле обожжённой и стылой,

Муж погибший, не нужный уже никому,

Всё лежит без креста, без могилы...

Белгород

Виталий Волобуев

Со свиданьицем

Сидит на облаке солдат

Чуть-чуть левее Бога.

Ну, здравствуй, брат!

Ну, как ты, брат?

Обнимемся, Серёга!

А я в санбате, я в бреду

Лежу, наверно, с пятницы,

Давай-ка, думаю, зайду

По-свойски на свиданьице.

Давай-ка двигайся, солдат,

Я так устал с дороги.

Поклон тебе от всех ребят

И курева немного.

Ты не смотри, что вся в пыли,

Открой, Серёга, фляжечку.

Давай, чтоб крылья проросли

Не больно сквозь тельняшечку!

Да вместе с Богом не гляди

В глаза мне виновато.

Сегодня сам смогу дойти

Без ног до медсанбата.

Сидит на облаке солдат

Чуть-чуть левее Бога.

Ну, что же, брат! До встречи, брат!

Обнимемся, Серёга…

Саров

Геннадий Ёмкин

жизнь летит арабом,

забирая вниз.

был бы друг мой рядом,

подсказал бы: чи-из!

вышли бы на глянце

в полный рост и цвет

пара оборванцев

двадцати двух лет –

в тéльниках линялых,

в хаки цвета беж –

пара генералов

собственных надежд,

пара командиров

собственных судеб,

половину мира

разломив, как хлеб.

...эх, простые души!

знать бы наперёд,

что судьба на мушку

нас сама берёт.

выстрелит – не спросит.

спросит – не простит.

нету друга, просто

в Боснии убит...

пустота полёта,

лихо на парад

вверх идёт пехота,

падает араб!

Екатеринбург

Вадим Дулепов

БОЛЬНО

У Петьки матушка спилась...

Моя – опять в больнице.

А как на пенсию сейчас

Возможно пролечиться?!

И больно то, что мы с тобой

Помочь не в силах мамам:

Меня убили под Рухой,

А Петьку под Баграмом.

Мариуполь
Украина

Отпусти его, вечность,

Погулять по росе.

Там солдаты уходят,

А вернутся не все.

Он ещё в плясовую,

Всё бочком да шажком.

Отпусти его, вечность,

Погулять босиком.

Там, где небо над горкою

Пахнет свежей травой,

Отпусти его, горькая,

Вновь испить ключевой.

Отпусти его, чёрная.

К тополям молодым,

Где ещё та девчонка

Не гуляет с другим.

Где не пламя грохочет,

Где не враг на горе –

Мать у печки хлопочет,

Тишина на дворе.

Липецк

Александра Тамбовская

ЗАБЫТАЯ ВОЙНА

На хрена это было надо?

Чё я в пекло, дурак, полез?

Получить от страны в награду –

«Командирские» на протез?

Получить от неё, родимой,

Переходов подземных кров?

Или сказку про «нерушимый»,

Да пинки молодых ментов?

Я держу Звезду на ладони,

Настоящую, без фуфла...

Только вряд ли сейчас кто помнит,

Что такая война была.

Киев

Игорь Цырульников

ВОЕННАЯ ФАНТАСМАГОРИЯ

Я ходил в рядовых, я не рвался в начальство.
Всё начальство в бою полегло в одночасье.

Всё начальство скосило свинцовым огнём.
Мы играли той осенью с гибелью в прятки.
Где таких офицеров ещё мы найдём?
Не получится. Вряд ли.

Впрочем, мне с какой стати о них горевать?
Свято место, я знаю, пустым не бывает.
Ничего не попишешь. В бою, что скрывать,
Иногда убивают.

Снайпер пулю вобьёт в твой сократовский лоб.
Мародёры обчистят тебя и вороны.
Будь ты трижды полковник – коль ты остолоп,
Не помогут погоны.

Отступаем, по пояс в осенней грязи.
Материм от души интенданта-еврея.
Нехорошее время сейчас на Руси,
Невесёлое время.

Здесь, в российском котле, дьявол их разберёт,
Что мудрят наверху. И не стоит пытаться.
Дан приказ отступать – мы выходим вперёд.
Дан приказ отходить – мы решаем остаться.

Наша Господом Богом забытая часть
Третий год так воюет. И ходит в героях.
Я не знаю, кто главный при штабе сейчас,
Разбери геморрой их.

Может, лишь потому до сих пор и живой,
До сих пор не зарыт в придорожную глину.
Мы – пехота. Мы – смертники.
Нам не впервой нарушать дисциплину.

Зацепило. Как пёс, отползаю, скуля.
Верно режет пословица: «Бог шельму метит!»
Если даже и сдохну Отечества для –
Вряд ли кто-то заметит.

Не считая тех крыс, что пригрелись в штабах,
Мы ступили за грань, за которой нестрашно.
Все мы – смертники. Наши делишки – табак.
Впрочем, это – неважно…

г. Усть-Кута

Вадим Ярцев

1967–2012

У житейского итога
молодость – в цене.
Хоть хорошего немного
было на войне.

Чтобы на державной тризне
протрезветь с лихвой,
двух годков хватило жизни
полутыловой.

В феврале напьются крепко
белые виски:
бензовозы, да разведка,
да мотострелки.

Те, чья почта номерная
всё в чужом краю,
те, что вместе поминают
молодость свою.

Харьков

Константин Савельев

...– 2016

Старшина

Старшина, без тебя пропадём на войне

В этой дикой, мятежной, гнилой стороне.

Дремлет враг под горючей травою,

Где в атаку мы шли за тобою…

Даже наш капитан, похвалы не любя,

Окрестил как-то «русской надеждой» тебя.

У Аллаха и камни отмщенье таят.

За спиной старшины разорвался снаряд…

Он упал на обветренном склоне,

Как-то вывернув странно ладони.

И врачи старшине в ту же ночь без затей

Две руки подровняли чуть выше локтей.

А в столице колдует, шабашит зима,

И в снегу на Арбате и Пресне дома…

Но узнал я в солдатских обносках

Старшину на дороге к Загорску,

И зелёный берет на краю колеи,

Где устало на дне притаились рубли.

«Слава богу, старшой! Не пропал, не исчез», –

И я обнял его, пожимая протез.

Он с улыбкой сказал ледяною:

«Никогда не был я старшиною.

Никогда не был солнцем восточным палим.

Я погиб… я погиб до войны рядовым».

Александр Ананичев

БРОСЬТЕ!

Бросьте, не надо нас делать святыми!

Разве безгрешны бывают солдаты?

Мы возвращались усталыми, злыми,

С болью и матом.

С верой в дорогу к родимому дому

Переносили Восток и лишенья.

Это потом пристрастились к спиртному.

По возвращенью.

Бред, что мы продали дьяволу душу!

С нами столкнувшись, шарахались черти!

Нас научили хребты Гиндукуша

Жизни и смерти.

Ложь, будто мы разучились смеяться!

Просто не можем смеяться беспечно –

Нам на войне было многим по двадцать.

Многим – навечно.

Жизнь продолжается дальше. И всё же

Скрыта у всех – и счастливых и пьяных

Неоперабельным раком под кожей –

Память Афгана...

2008

Мариуполь
Украина

В ХРАМЕ

Ты просишь у Бога покоя,

И жаркой молитве вослед

Ты крестишься левой рукою,

Зажав в ней десантный берет.

И с ангельским ликом серьёзным,

Неправый свой крест сотворя,

Вздыхаешь – под городом Грозным

Осталась десница твоя.

Осталась она не в граните,

Не в бронзе, а просто сгнила.

Стоишь. И твой ангел-хранитель

Стоит за спиной. Без крыла.

Краснодарский край

Николай Зиновьев

Солдатская

На Кавказе цвели абрикосы.

На войну уходили матросы.

Я любил твои толстые косы,

А вот теперь я остался один.

Ты меня проводила глазами.

Я умылся сухими слезами,

Глядя, как он тебя обнимает,

Молодой, развесёлый блондин.

А вот теперь расскажи, о Мария!

Отчего у меня эйфория?

Оттого ли, что ты разлюбила?

Оттого ли, что всё впереди?

На Кавказе заря догорает.

Старый друг на руках умирает.

Тихий ангел к нему прилетает.

Медный крест теребит на груди.

Кто-то скажет: погиб он во благо

И во славу трехцветного флага...

Только я не пойму, бедолага:

Отчего веселился блондин?

А мне уже не расскажет Серёга:

Отчего так опасна дорога.

Оттого ли, что ты разлюбила?

Оттого ли, что всё позади?

Москва

Николай Шипилов

1946 - 2006

ПРИМИ, ГОСПОДЬ

Из пламени да копоти –

в мир светлой тишины...

Теперь, выходит, Господи,

Ты вместо старшины?

Тогда прими по описи:

«калаш», бронежилет,

рожок в кровавой окиси –

пустой, патронов нет.

А гильзы-колокольчики

усыпали поля.

Сперва патроны кончились,

а вслед за ними – я.

Пиши, Господь: солдатское

исподнее бельё,

душа моя арбатская

и тело – без неё.

Москва

Юрий Беридзе

Сосед уехал на войну.

Там ближе к раю.

Все знают, как спасти страну.

А я не знаю.

Сосед пришёл с войны с клюкой.

Отважно дрался.

Он был в раю одной ногой.

Не удержался.

Пока тащил второй сапог

Из бренной грязи.

Споткнулся о родной порог

И рухнул наземь.

Перевалился через край.

Отвоевался.

«В гробу я видел этот рай! –

Сосед признался. –

Когда я ехал на войну,

Был ближе к раю

И знал, как мне спасти страну,

Теперь не знаю».

г. Новокуйбышевск
Самарская область

Евгений Семичев

Войны кончаются миром:

Для победителей – пиром,

Для побеждённых – бедой…

Кто этот мальчик седой?

Он по вокзалам кочует,

Он где попало ночует –

Пасынок пьяной страны.

Мальчик вернулся с войны.

Как он безжалостно молод!

Дождик стекает за ворот.

Ходит почти что живой

Мальчик с седой головой.

Он сигарету мусолит,

В барах деньгами не со́рит,

Будто свалился с луны.

Мальчик вернулся с войны.

Даже ни разу не ранен,

Лишь неприкаян и странен

Свет замутившихся глаз –

Не отпускает спецназ.

Чёрною меткою мечен.

Чей же взвалил ты на плечи

Крест непосильной вины?

Мальчик вернулся с войны.

Москва

Виктор Кирюшин

Скрипучая дверь

Устала старательно петь.

А в слове «теперь»

Есть что-то от слова «терпеть».

Устал и продрог,

Не жду ни друзей, ни строки.

Шагну за порог,

Дойду до осенней реки.

Не зная, куда,

От рощицы наискосок

Струится вода

И перемывает песок.

И в недрах волны,

Лишь только ладонью черпни –

Песчинки видны,

Как все мои ночи и дни.

Молчат до поры,

Но каждая болью живёт –

С гранитной горы

Строчит вдоль шоссе пулемёт.

«КАМАЗы» горят...

И память теряет в дыму

И девушки взгляд,

И школу, и речку Жижму.

...Теченье воды,

Далёкого времени дым,

Где привкус беды

От радости неотделим.

Предчувствуя снег,

Усталые птицы летят.

Стоит человек

И молча глядит на закат.

Дороги-пути...

Назад возвращения нет.

Песчинки в горсти,

Как тысячи мелких планет.

Похожи точь-в-точь,

Летят по орбите одной −

Афганская ночь

И детство...

И бал выпускной.

Санкт-Петербург

Владимир Гуд

Мне память перетряхивает душу

И снова страшный сон соединит

Все звёзды на вершинах Гиндукуша

И звёзды у могильных пирамид.

Друзей моих мальчишеские лица,

Военный неустроенный уют...

А утром мне захочется напиться,

Боюсь, меня не многие поймут.

Опять, сгорая, падает ракета.

Стреляет ночь по вспышкам сигарет,

И мы во тьму хоронимся от света,

Чтоб глупо не оставить белый свет.

Хлопки петард и зарево салютов

Натянутые нервы обожгут.

Давно война закончилась как-будто.

Боюсь, меня не многие поймут.

В Афгане мы протопали немало.

Хранят следы от кирзовых сапог

Обветренная глина у дувалов

И каменные осыпи дорог.

В краю песков и заповедной пыли

Мы тоже пролагали свой маршрут.

И где нас только черти не носили...

Боюсь, меня не многие поймут.

А как в жару мы бредили о влаге!

О кружке пива и глотке вина,

Особенно, когда в горячей фляге

Ни капли, ни росинки, ни хрена!

И можно выть, и можно лезть на стену,

И рвать бинты, и грызть зубами жгут...

Но если до конца быть откровенным,

Боюсь, меня не многие поймут.

Мы знали вероломство и измену.

И, сколько бы не стоила душа −

Навскидку устанавливали цену

Разменным магазином «калаша».

Сюрприз врагу − последняя граната

И ждать, когда поближе подойдут...

Мы даже смерть приветствовали матом −

Как жаль, меня не многие поймут.

Торжественная встреча в Хайратоне.

Мечталось десять долгих лет о дне,

Когда домой отправятся колонны −

Последние колонны на войне.

Газетные страницы и экраны

Не скажут правды, даже песни врут.

Нам никогда не выйти из Афгана −

Как жаль, меня не многие поймут.

Мариуполь
Украина

Он ехал, сидя на броне…
Деревни плыли в стороне.
Туман, спустившийся с горы,
Уже готов был до поры
Укрыть низины.
А он курил за часом час,
Буравил ночь огнями глаз
И различал почти без зла
То вопли горного козла,
То муэдзина.
Он знал – так надо, но кому?..
Он сомневался, что ему
И что кому-нибудь из нас,
Но есть присяга и приказ,
И совесть, что ли…
И кто-то требовал мочить,
А он хотел детей учить,
И, если будет быстр курок,
Он доживёт и даст урок
В начальной школе.
В его далёком городке
Дома стекаются к реке,
Поля теряются во мгле,
Подсолнух клонится к земле.
Наверно, вызрел…
А здесь – cовсем иной уклад,
И вечно прав лишь автомат,
И на других ему плевать:
Он научился убивать
В ответ на выстрел…

Он ехал, сидя на броне,
В своей расколотой стране,
Курил, всё думая о том,
Что хорошо бы хоть потом
Пожить достойно.
И сигарета горяча
Была, как тихая свеча,
Что через три далёких дня
Затеплит вся его родня
Заупокойно…

Москва

Денис Коротаев

1967 - 2003

ПРОПЕЛЛЕР

Не то над палёным
афганским нагорьем,
не то над кавказским хребтом,
своим – на спасенье,
бандитам – на горе
Ми-8 мотыжил винтом.
Не с дури пред ним
и вершины робели.
Но есть всему срок и черёд.
Разрывом снаряда
сорвало пропеллер –
и рухнул в провал вертолёт.
Но странное дело: в лепёшку вертуха,
огонь по ущелью и дым,
а винт,
к изумленью пальнувшего «духа»,
продолжил полёт невредим.
Года под откос. Но доносится глухо
пропеллера гул маховой
порою до всякого чуткого уха,
пыль вихрится над головой.
И садит порой по винту батарея,
не видящая наперёд,
что без толку это:
ни стингер, ни время –
ничто летуна не берёт.
Над кручами реет он
призраком, тенью,
на горних парит сквозняках.
По чейному только веленью-хотенью –
внизу не сойдутся никак.
Кивают на правую сторону эти,
иные налево плюют;
одни салютуют ему, словно дети,
другие поносят салют.
А вздорный пропеллер,
архангела вроде,
решает задачу свою –
мотыжит себе на нетутошнем фронте,
в неявленном бьётся бою.

г. Вятка

Руслан Кошкин

Пацаны

Нательных крестов не снимают

На этой войне пацаны,

И всё-то они понимают

В невнятных оценках войны.

И всё-то они понимают,

И всё им уже не впервой.

В походных порядках хромают

На третьей, почти мировой.

Кровь выплюнут горные реки

И будут от счастья сиять,

Но горько, что будут калеки

В столичных подземках стоять.

Кого-то запишут в святые,

Кого-то увидят в аду.

Не будет единой Россия

В две тысячи этом году.

Москва

Владимир Силкин

Вечеринка

Отчего-то тягостно и стыдно

перед теми, кто прошёл войну,

эту, на Кавказе. Был в плену

и вопил убого, беззащитно –

как у волка, цепи на ногах…

телекамера в глаза смеётся…

Выкупили. Рассказать никак

даже с водкою не удаётся.

На краю большой родной земли

гнили, обожжённые, смердели…

Ну а мы, нарядные, вдали,

телевизор за едой смотрели.

Красноярск

Роман Солнцев

1939 - 2007

БТР №Ф-120 (У погибшего блок-поста)

Он горел всё ярче, всё сильней,
В каменный забор уткнувшись носом,
И огонь – проворный красный змей –
Пробегал по всем восьми колёсам.

Со двора неслись гортанный вой,
Крики, свист и радостное ржанье…
Лишь солдат со снятой головой
Башню обнимал, как на прощанье.

Застилало гарью пулемёт,
Не успевший выстрелить ни разу,
И глядели слепо на восход
Фары, словно два потухших глаза.

г. Белгород

Михаил Колосов

Не ты, не ты, а этот юный,

В пятнистой форме, в наши дни

Он без ноги, с душой угрюмой

Вернулся чудом из Чечни.

Стучит костыль о пол трамвая.

Скрипят на стыках тормоза.

И каждый, мелочь подавая,

Отводит

в сторону

глаза...

г. Тосно
Ленинградская область

Погоны

Опять враги Россию обложили.

И, как всегда, рванули за кордон

Те господа, что золота намыли.

А нам осталось золото погон.

Давай, майор, положим в банк погоны,

Авось для вдов проценты набегут,

А нам, когда положим батальоны,

Посмертно подполковников дадут.

Но был майор зануда и законник,

Не расположен юмор понимать.

Он так сказал: что должен и покойник

Из гроба за Россию грудью встать.

Но там, где раньше шли великороссы,

Топча конями жемчуга росы,

Теперь грызут друг друга цепеносцы –

Лихой наживы бешеные псы.

Им горло давят цепи золотые,

Они – цепные псы мешков тугих.

И лишь среди своих они крутые.

У них всегда враги – среди своих.

А нам, майор, опять беречь патроны

И, плюнув на себя, беречь страну.

Нам дороги не золотом погоны,

А тем, что с ними ходят на войну.

Садись, майор. По полной зарядили.

Как на расстреле, глянули в упор.

И не такие тучи заходили

Над нашей головой, скажи, майор.

Погоны – золотой запас России.

Такую ношу не утянет вор.

Нам плечи ломит долг со страшной силой.

Но это между нами разговор.

Москва

Леонид Корнилов

За село, где гуляла гармошка,

За сирень у родного окошка,

За синичку на тоненькой ветке,

За погост, где лежат мои предки,

За приставший снежок лебединый

На простом каблучке у любимой…

Мне ли не знать, за что умирать?

г. Тосно
Ленинградская область

Не вышла из огня

Крылатая пехота

Не вышла из огня…

Прости, Шестая рота,

Россию и меня.

Погибшая бессмертной,

Ты стала наяву

В бою под Улус-Кертом,

Как в битве за Москву.

Прощай, Шестая рота,

Ушедшая в века, –

Бессмертная пехота

Небесного полка.

Москва

ГРОЗНЫЙ

...рывок, прыжок, откат и – мимо!

Нет-нет, опять не угадал!

Тихонько брошен взгляд за спину:

«Ну, как ты, друг?» – «И я порвал!»

Смахнул с губы дрожащей глину,

привстал за камнем – снова «вжик».

Вот долбит гад, твою малину!

Ползи, друган, ну, ты, мужик!

Сейчас мы место обустроим,

ты сильно пыль не поднимай.

Ты что, братан?! Да что с тобою?!

«Ну вот и всё... ты... передай...»

Ни слёз, ни злости – пусто, глухо.

Ну, берегись! Я рядом. Здесь.

Язык шершавый, нёбо сухо.

Куда ж ты, сука, мог залезть?

Среди обломков видел! Вспышка!

Сейчас тебя настроим в лад!

Есть! Приговор! Короче – «вышка»!

Вот так! И риску на приклад.

Златоуст
Челябинская обл.

Андрей Рогожников

Сны десантника

Выглянул месяц, как тать из тумана,

Ножиком чиркнул – упала звезда

Прямо в окоп...

Сапоги капитана

Взрывом забросило на провода.

Через минуту поодаль рвануло.

Замельтешили вокруг светлячки...

Встать не могу – автоматное дуло

Прямо из вечности смотрит в зрачки.

...И хотели они, чтоб я был без креста,

И, ощерясь, кричали: «Тем жизнь себе купишь...»

Я молитвенно чаял сложить три перста,

Но сложились персты в оскорбительный кукиш.

И они зарычали, как стая зверья,

Рвали горло моё и топтали ногами,

И живот положил я за други своя,

И вознёс ангел душу мою над снегами.

г. Всеволожск
Ленинградская область

Владимир Шемшученко

Сжалась Родина, но вроде

Велика ещё пока,

Как в четырнадцатом годе,

В этом роде велика:

Там – пируют,

Там – крадут,

Там – головушки кладут,

До последнего снаряда

Защищая свой редут.

Московская область

1953 - 2005

ОФИЦЕРЫ

Нас по свету бросало

От беды до беды –

На афганские скалы,

На полярные льды,

Мы пьянели без водки

На вершинах земли,

Нас подводные лодки

В бездны моря несли.

Засыпали с рассветом,

Завернувшись в шинель,

Боевые ракеты

Наводили на цель…

На телах ли заплаты,

На мундире Звезда –

Молодые девчата

Нас любили всегда.

Мы же, в зной или слякоть,

Шли дорогой своей,

И, не смея заплакать,

Хоронили друзей.

Это вольному воля –

Что покой, что полёт,

А военного доля,

Это – как повезёт…

Не угадывай даже,

Где поставят твой крест.

Бог не выдаст!

Свинья же

И подавно не съест.

Краснодар

Вячеслав Динека

1953 – 2021

Иногда я думаю: возможно всё случилось

иначе и ныне происходящее

лишь клочья посттравматического бреда

брызги разорвавшейся памяти

холостой ход остановленного разума

Быть может той весной

лёжа с автоматом в мёрзлой и мерзкой грязи

усыпанной гильзами

быть может тогда – спустя три часа –

когда выстрелы утихли

и все побрели к развороченной как кулёк с

новогодними подарками колонне

я не встал и остался лежать уже леденея

и корявого меня втащили в кузов

и чтобы вырвать из рук автомат упёрлись

ногой в твёрдый живот

а мне было всё равно

Или быть может

в той зимней аварии

я не стал равнодушно разглядывать

замысловатые узоры лобовика

и остался сидеть

с въехавшим в грудную клетку рулевым

тупо открыв рот и вытаращив глаза

Но скорее всего в деревне где я родился

и не был так давно –

если попасть туда незаметно

неизвестно как очутиться там соглядатаем

притаившимся за деревьями у жёлтого

нелепого дома –

в той деревне я увижу белобрысого

мальчика с тонкими руками

разглядывающего цыплят

который конечно же не я не я и мной быть

не может

Нижний Новгород

Захар Прилепин

И приходят они из жёлтого невыносимого света,

Открывают тушёнку, стол застилают газетой,

Пьют они под свечами каштанов, под липами молодыми,

Говорят сегодня с живыми, ходят с живыми.

И у молодого зеленоглазого капитана

Голова седая, и падают листья каштана

На его красивые новенькие погоны,

На рукав его формы, новенькой да зелёной.

И давно ему так не пилось, и давно не пелось.

А от водки тепло, и расходится омертвелость,

Он сегодня на день вернулся с войны с друзьями,

Пусть сегодня будет тепло, и сыто, и пьяно.

И подсаживается к ним пацан, молодой, четвёртым,

и неуставные сапоги у него, и форма потёртая,

птицы поют на улице, ездят автомобили.

Говорит: «Возьмите к себе, меня тоже вчера убили».

Донецк

Анна Долгарева

Под пушечным огнём пожары
Из «Града» в град.
Под новым бомбовым ударом
Молись, солдат!
Всё небо пулями прошито
Над головой,
Молись, солдат, полуубитый,
Полуживой.

Ты сердце, кровью облитОе,
Сожми в руке.
Ведь жизнь твоя гроша не стоит,
На волоске.

Юнец, безусый доброволец,
Ты бел лицом.
Молись, как страстный богомолец,
Перед концом.

Пока снаряды роют норы
И длится бой,
Ты кожей чувствуешь просторы
Руси Святой.

На тополя её, на склоны,
На глубь, на высь,
Как на заветную икону –
Молись, молись!

Москва

Любовь Берзина

ОДИНОКИЕ НОТЫ

Офицерский романс –

жёлтый лист на погоне,

хрипловатый напев неизвестной войны,

и чужие глаза, и родные ладони,

батальонная явь, гарнизонные сны.

С восемнадцати лет под военные марши

мы служили, и жили, и верили в них.

Офицерский романс – он для тех,

кто постарше,

он для тех, кто случайно остался в живых.

Полковой барабан громыхает всё глуше,

всё обыденней пули над нами жужжат.

Слух привык ко всему.

Не привыкли бы души,

те, что Богу и Родине принадлежат.

Офицерский романс – одинокие ноты

перетянутых струн в ослабевшей стране.

Замолчать бы навек. Но невидимый кто-то

подпевает вполголоса там, на войне...

Москва